Слышим ли мы их голоса? Не знаю... Ночью они меня не будили, к местам своей гибели не звали. Те, с кем я живу в лесу, Вам тоже не ответят точно. Звать же не обязательно криком, звать можно душой. Звать, просить, беречь, защищать. Слышать, помогать, спасать. Душой, если она есть!
Вой мины на излете.... Фиииууууухххх. Чвак. Дум. Болотный, грязный пузырь разрыва плюнул черной слизью. Ошалелый взгляд взмыленной, худой лошади. Черной от болотной жижи, только белая пена клоками на оскаленных, желтых зубах. Плях. Грязное бревно ухнуло под лошадиные ноги. Скрюченные черные пальцы впиваются в черный гусматик огромного колеса и изчезают в его черноте. Красный оскал десятков ртов.
- Ииииии! Рааааззз! - выдох в хрип.
- Ииииии! Дддддва - сиплый вдох.
Шшшшшууууухххх. Даххх. Разрыв снаряда у гати. Дзень, дзень. Осколки по щитам и станинам. Надсадное ржание последней несъеденной полудохлой кобылы. Вскрик раненого человека. И дальше.
- Иииии! Рааааззз!
- Иииии! Дддддва!
Заляпанные грязью и тиной, почерневшие от пороха огромные стволы гаубиц. Такие же черные от пороха и грязи люди. Как разрезают изумрудную болотную скатерть черной гатью. Как будто пачкают посеченными осколками полами грязных шинелей зеленый мох. Тянут свою черную черту от одного края болота к другому.
- Ииииии! Рррррааааз! - синие вздувшиеся вены на бледном лбу, палыцы соскакивают с провернувшегося в болоте колеса.
- Ииииии! Ддддва! - жилы - рельсами на шее у острого кадыка.
Многотонная глыба орудия вырвала у болота метр.
Остатки тяжелого гаубичного полка РГК с тремя оставшимися снарядами на ствол третий день режут гатью болото. На себе, на своих солдатских спинах и руках тащут материалную часть.
Дах, дах, дах. Зачастили разрывы там, у дальнего леса, где остался арьергард. Вскинулись заполошно, очередями и редкими залпами стукнули винтовки и пулеметы. Там начался бой. Последний бой тех, кто каждой жизнью оплачивал минуту и шаг живых. Выстрел, секунда, жизнь, шаг. Вот она - цена.
Справа, слева от видимой полосы гати прерывистые пунктиры следов рисует бредущая по болоту пехота.
Ииииииуууу, чвяк, дум. Черным пузырем разрыва прервалась цепочка следов. И рядом, рыжим бугром на зеленом покрывале мха, оседает солдатская спина.
-О, гляди букарахи поплыли! - Савеля разгребает в черном окне болотной жижи всплывающие сухие опарыши. Ремень, подсумки, ботинки, монетки, мундштук, ложка и черное в черной воде... То, что раньше было человеком.
Есть петлички и лычки, а хоронить нечего. А рядом в моховом провале воронки, среди жмени застрявших в моховой подушке осколков немецкой мины разодранный взрывом сапог и портсигар. И где-то рядом смотрит душа.
Звали они нас? Савелю, Длинного, Дедушку, Леху, меня. Споросите, посмеются только.
- Кто звал? Букарахи? Не смеши! А потом будут задумчиво смотреть на вещи у края болотной полыньи и курить в кулак, щурясь от дыма или от накатившей слезы.
-Ииии ррраз!
- Ииии дддва!
Колесо орудия, облепленное солдатскими руками, выкатилось на твердую землю. Продолжая его движение, люди попадали у огромной пушки. Пар туманом поднимался над мокрыми спинами. Черно-зеленым исполином в этом потном мареве высился ствол гаубицы.
- К бою! - прохрипел командир.
- Сержант, возьми катушку, телефон и назад. Обеспечить корректировку огня! - отведя взгляд в сторону, бросил комбат. Он понимал, путь обратно, по черной раздолбанной тяжелыми колесами гати, - это дорога в один конец. Но также он знал, одна секунда, один выстрел, одна жизнь и десятки, а может сотни спасенных жизней.
Сержант молча скинул шинель. Постоял, огляделся, потом поднял ее подошел к лежащему на самодельной волокуше, трясущемуся в ознобе раненому пехотинцу укрыл его. Раненый пошевелился и протянул трясущуюся от слабости руку, сжатую в кулак. Сержант подставил ладонь и туда тонкой струйкой посыпались мелкие частички махорки вперемешку с пылью и мусором. Кто-то протянул затертый обрывок газеты.
Закинув за спину карабин и катушку с проводом, он смотрел на затянутое тучами небо и курил. Расчет молча сидел на развернутых станинах и смотрел на него, не решаясь вымолвить и слово. Встрепенувшись, будто опомнившись, выпустив последнее облако табачного дыма, будто вспомнив: " Одна секунда, один выстрел, одна жизнь". Не оглядываясь, он двинулся по болоту назад, туда, где все реже и тише звучали выстрелы. Скрипнула, завращавшись, катушка. Вздрогнули люди на станинах. Подняли горячечные глаза раненые, лежащие тут и там под исклеванными осколками деревьями и кустами. Красная нить трофейного провода, связывающего сержанта с оставшимися на этом берегу, легла на зеленый мох болота. Еще несколько минут слышны были вязкие в болоте шаги и тихий шелест вращающегося барабана с проводом. Потом все стихло. Дернулся провод и все замерев смотрели на эту подрагивающую нить, веря, зная, осознавая, что там на другом конце живой, пока еще живой их товарищ, солдат идет как молитву повторяя.
- Одна секунда, один выстрел, моя жизнь, их жизни.
Его накрыло прямым попаданием. Размазалo по стенке небольшого окопа чудовищной силой смерти. Впечатало в землю и вышвырнуло, разметав по поверхности то мягкoе, совсем некрепкое, что называется челoвeчeским тeлoм. Вдавило в грязь и смешало с железом кoсти, надежды, мечты. Припечатало, оборвав навсегда, и, как надежду или помеявшись оставило целым маленькую эбонитовую капсулу с запиской.
"ФИО/ Ибраев Фёдор Георгиевич. Год рождения 1914г. Домашний адрес/Кировская область,Шурминский район, Васкинский с/с, деревня Ешпаево. Ибраевой Елизавете Ивановне. Сообщить по адресу" Сержант, радиотелеграфист.
Звал ли он кого то? Виделся ли во сне Денису Евстегнееву или Сереге Никитину? Спросите. Посмеются в ответ.
А передо мной в земле лежала раздавленная взрывом телефонная трубка, торчал оборванный провод, уходящий в никуда. А из трубки я слышал хриплый шепот.
- Спасибо, сержант. Одна секунда, один выстрел, твоя жизнь, наши жизни.
Я слышал? Мы все слышали! И Вы,пожалуйста, услышьте.
Автор:
Свежие комментарии