Продолжение. Начало здесь
Глава 31. Тактика выживания в условиях национального примирения.
То, что Мамад-хан затеял переговоры с царандоевцами, да еще замахнулся на посты второго пояса обороны, в принципе и стало основной причиной того, что Исмат и его нафары люто возненавидели своих соплеменников-конкурентов. Исмату было совершенно не безразлично, кто будет контролировать караванные тропы Регистана, которые брали свое начало и заканчивались именно в тех местах, где располагались эти самые посты. Ведь если шурави окончательно уйдут из Афганистана, пакистанские пограничники сразу же усилят контроль за Бульдакской дорогой, поскольку руководству Пакистана будет не безразлично, что за "товар" загуляет по ней в обе стороны. И если сейчас советские военные хоть как-то борются с многочисленными контрабандистами, шастающими по ней денно и нощно, то потом, отданная на откуп Исмату и его людям дорога, станет настоящим рассадником зла. А коли так, пакистанцы наглухо перекроют поток контрабандного товара по ней, и контрабандистам придется уходить в пустыню, воспользовавшись старыми караванными тропами, по которым моджахеды сейчас перевозят оружие и боеприпасы.
Исмат и в мыслях не мог допустить, чтобы жирный кусок, достающийся ему с выручки от контроля над потоками контрабанды, ушел в чьи-то чужие руки. Нужно было на корню рубить все "начинания" Мамад-хана, в противном случае потом это будет уже поздно делать.
Исматовцы не заставили себя долго ждать и уже девятого апреля предприняли очередную попытку дестабилизировать обстановку на подконтрольной им территории. В уезде Тахтапуль они вновь напали на пост "Аргестан-Карез", на котором несли службу ополченцы Мамад-хана. Но на этот раз нападение на пост не было столь бескровным как прошлый раз. Два ополченца Мамад-хана погибли на месте, а еще один, будучи легко раненым, умудрился сбежать и остался в живых. Еще четверых ополченцев исматовцы захватили с собой в плен, но в тот же день казнили их в своей родовой крепости в Спинбульдаке.
Все эти кровавые события произошли буквально за сутки до того, как Исмат стал обивать пороги президентского дворца в Кабуле.
"Духи" в те дни тоже не сидели, сложа руки. По странному стечению обстоятельств, именно девятого апреля банда моджахедов численностью не менее полусотни человек средь бела дня напала на советский пост сопровождения автоколонн в Дурахи-Шах-Ага. В том неравном бою был подбит БТР, а все военнослужащие погибли. Тела двоих из них исчезли бесследно. Как позже выяснилось, "духи" захватили этих солдат в плен с целью последующего обмена на сидящих в Мабасе полевых командиров. На следующий день бандиты выставили условия этого, как они посчитали - равноценного обмена. Но ему не суждено было состояться, поскольку один из солдат через пару дней скончался от ран, полученных в том бою, а второго бойца обкурившиеся "духи" зарезали сами, выколов ему при жизни глаза, и, откромсав все выступающие части тела. Изуродованные и обезглавленные трупы военнослужащих позже были обнаружены на дороге, недалеко от советского блокпоста у ГСМ.
Данный факт стал предметом детального, и весьма серьезного обсуждения на очередном заседании Совета обороны, на котором присутствовали советские военные руководители. Командир бригады однозначно заявил, что снимает с себя все ранее принятые обязательства по ограничению нанесения БШУ и артобстрелов "зеленки".
Губернатор попытался, было, напомнить Никулину о том, что его заявление противоречит тому, о чем буквально на предыдущем совещании говорил Варенников. Но изменившийся в лице комбриг не дал ему договорить до конца и, едва сдерживая себя, чтобы не сорваться на мат, ответствовал:
- Рафик губернатор, при всем моем уважении к вам, вынужден все-таки с вами не согласиться. В мои обязанности командира, в условиях ведения боевых действий с противником, прежде всего, входит обеспечение жизни подчиненных. И если вверенные мне люди будут пачками погибать незадолго до вывода войск, у меня не будет веских аргументов, чтобы оправдать всё это. Прежде всего, мне нечего будет сказать родственникам погибших. Вы сами видите, к чему привела либеральная политика и прекращение беспокоящего огня по местам дислокации противника. Всего несколько дней мы не трогали моджахедов, и они уже почувствовали себя хозяевами положения. Если вас и сидящих здесь афганских товарищей устраивает такое положение дел, то лично меня оно ни коем образом не может устраивать. И я не допущу, чтобы гибли мои подчиненные, и впредь буду делать всё от меня зависящее, чтобы этого не происходило. Так можете и передать всем, кто ратует за отмену боевых действий по отношению моджахедов. А еще лучше, если об этом узнают сами моджахеды, и чем быстрее, тем лучше же для них. Или у присутствующих имеется иное мнение? Тогда сидите, дожидайтесь, когда моджахеды отрежут всем вам головы. Вы этого добиваетесь?
Зал загудел, зашевелился, словно растревоженный улей. По всему было видно, что перспектива остаться безголовым никого не устраивала.
Сархаи попытался возразить Никулину, но у него не нашлось нужных аргументов, чтобы подкрепить ими свои высокопарные слова. Одно дело говорить с высокой трибуны о политике национального примирения в целом, проще говоря - ни о чем. А что он мог реально противопоставить словам советского полковника, который накануне отправил на родину пол дюжины цинковых гробов с искромсанными до неузнаваемости телами своих подчиненных.
Так или иначе, но комбриг от своих слов не отступил ни на йоту.
Уже на следующий день во время очередного "хурала" на ЦБУ Бригады, он нацелил всех советников, занимающихся сбором и анализом разведывательной информации, на то, чтобы те как можно скорее установили местонахождение банды, вырезавшей советский пост.
Буквально через пару дней такая информация поступила по каналам максуза. Оказалось, что в тот день на советский пост нападала не одна банда, а сразу четыре, объединившиеся в одну большую бандгруппу общей численностью около шестидесяти человек. Кроме автоматов на вооружении у "духов" было восемь РПГ и четыре "безоткатки". Общее руководство группой осуществлял авторитетный полевой командир - Хабидулла Джан, выходец из кишлака Кокаран.
Когда комбриг взял в руки и начал читать принесенное мной донесение, в котором во всех подробностях описывалась не только детали бандитской вылазки "духов", но и обстоятельства гибели пленных советских солдат, он изменился в лице. Уточнив координаты кишлака, в котором по данным агента скрывались бандиты, он тут же отдал распоряжение о нанесении по нему массированного удара силами двух дивизионов "Гиацинтов".
Вполне вероятно, что на ту пору "духи" уже покинули место своей "отсидки", но, тем не менее, кишлаку и его жителям, если таковые в нем ещё водились, я бы не позавидовал. По теории вероятности после получасового обстрела из таких мощнейших орудий, там не должно было остаться ни одной живой души.
А предвыборная кампания тем временем, вступала в свою завершающую стадию.
Кого только можно было не увидеть в списках претендентов на президентский пост. И государственных чиновников, и каких-то бизнесменов и даже старейшин племен. А руководство провинциального МГБ додумалось проталкивать на этот высокий пост какого-то безымянного человека, который до этого работал парикмахером в Кабуле. Дураку понятно, что ни один мало-мальски уважающий себя кандагарец не будет голосовать за человека из другой провинции. А вот местных жителей, в списке претендентов почему-то совсем не оказалось. То ли не было достойных, то ли не нашлось желающих. В любом случае, первым в этом избирательном списке стоял Наджиб, и более значимой фигуры там не наблюдалось.
Наверно именно на это рассчитывали устроители этого избирательного шоу. А тут еще пришла секретная депеша по линии НДПА. В ней черным по белому было написано, что руководители провинций всех уровней не могут рассчитывать на снисходительное отношение к себе со стороны кабульских функционеров, в случае, если избирательная компания в провинции будет провалена совсем, или население выберет кого угодно, но только не Наджиба.
Нам только оставалось посочувствовать афганским "рафикам", их незавидной роли в этом весьма неблагодарном деле. Было ясно как день, что без фальсификации выборы никак не обойдутся. И эта фальсификация началась еще задолго до предвыборной кампании, при подготовке списков избирателей. Не знаю, кто их готовил, но почти на треть они были заполнены "мертвыми душами" - людьми давно умершими, или сбежавшими в соседний Пакистан. Уж на что сдержанным был Аманулла, но даже он очень долго смеялся, когда узнал, что в эти списки занесены почти полмиллиона жителей Кандагара и подконтрольных госвласти кишлаков. Их и в довоенный-то период столько никогда не набиралось.
Для пущей важности власти придумали способ, как избежать фальсификации выборов. Видимо боялись чиновники как раз того, чтобы население не проголосовало дважды за неугодного кандидата. Чтобы этого не произошло, каждому проголосовавшему на тыльную сторону руки ставилась печать. Для этого использовалась специальная, трудно смываемая мастика ярко красного цвета. Можно было представить реакцию людей, до смерти запуганных душманской пропагандой. С таким "ярлыком" они почти неделю не могли появляться на людях, поскольку все "меченые" автоматически становились объектами притеснений со стороны "духов", заявивших о физическом уничтожении каждого, кто поддержит эти выборы. Буквально накануне выборов по всему городу были расклеены душманские листовки, в которых Кандагарский подпольный совет моджахедов призывал не только к повсеместному бойкотированию выборов, но в самой нелицеприятной форме угрожал сотрудникам государственной власти. Самое интересное было в том, что эти листовки были изготовлены не методом ксерокопирования, а типографским способом, что лишний раз свидетельствовало о серьезности намерений непримиримой оппозиции.
День долгожданных выборов наконец-то наступил. Ближе к центру города избирательные участки напоминали нечто подобное, что мы в те годы привыкли наблюдать на аналогичных избирательных участках у себя в Союзе. Всюду транспаранты, зазывающие горожан проголосовать за наиболее достойного кандидата. Почему-то на большинстве из них рядом с текстом призывов была прикреплена цветная фотография Наджибуллы. Это наверно делалось с той целью, чтобы жители Кандагара не ошиблись в том, кто есть самый достойный кандидат. Из динамиков звучала музыка, а безвестные певцы пели заунывные песни. Тут же, буквально у входа на избирательный участок, какие-то гражданские лица под усиленной охраной царандоевцев раздавали гуманитарную помощь. Но на этот раз они раздавали её не всем желающим, а только тем, кто уже проголосовал, и на его руке красовалась та самая красная печать. После выдачи символического набора продуктов, рядом с печатью ставился крестик фломастером. Это наверно для того, чтобы не было повторной выдачи одним и тем же лицам. Но афганцы народ ушлый, их просто так на мякине не проведешь. Это печать невозможно было быстро отмыть, а чернила фломастера оттирались мгновенно, и очередь за "халявой" с каждым проголосовавшим избирателем буквально на глазах увеличилась до неимоверных размеров. Попытка царандоевцев уличить сограждан в очковтирательстве, закончилась тем, что едва не привела к потасовке. Смешно и грустно было смотреть на то, как женщины в "мешках", а именно они составляли общую массу избирателей, набросились на солдат и буквально отшвырнули их от стола, на котором комплектовались вожделенные пакеты с "гуманитаркой".
Хуже дела обстояли на постах первого пояса обороны. Там тоже были оборудованы избирательные участки, а точнее сказать, были установлены избирательные урны. Вот только избирателей там практически не было видно. Редкие жители прилегающих к городу кишлаков старались не задерживаться около этих урн, и, предъявив документы часовым на КПП, тут же исчезали в прилегающих городских улочках. Команды не пропускать в город не проголосовавших граждан - не было, поскольку предполагалось, что эти люди могли проголосовать и в городе. А вот на обратном пути, этих людей уже не пропускали через КПП, если на руке отсутствовала та самая печать. То тут, то там, на КПП вспыхивали конфликты, порой переходящие в потасовку между солдатами и гражданскими лицами. Многие сельчане, видя такой оборот дела, разворачивались обратно, и в этот день больше не появлялись на постах, наверняка оставшись ночевать в городе у своих родственников или знакомых.
Как и следовало ожидать, самый высокий процент посещаемости избирателей был отмечен на участках расположенных в провинциальном Комитете НДПА, Втором армейском корпусе, МГБ и Царандое. Там явка избирателей составила практически сто процентов. При чем, все эти "сто процентов" единодушно проголосовали за доктора Наджибуллу. В МГБ несколько человек отдали свои голоса за малоизвестного, кабульского парикмахера. Но то видно, были специально подготовленные люди, которым было четко указано за кого им надо голосовать. Демократия, однако, афганский вариант.
А вот уж где дела с выборами немного не заладились, так это на постах второго пояса обороны. Еще накануне выборов "духи" крепко обстреляли практически все посты. Больше всего досталось как обычно четырем самым отдаленным царандоевским постам - с шестого по девятый, с которыми двухсторонняя связь поддерживалась только по радио. Уже почти неделю "духи" блокировали эти посты, не давая возможности подвести к ним ни боеприпасы, ни продукты питания. Военнослужащие, оказавшиеся заложниками ситуации, начали бузить. На седьмом посту такая буза едва не закончилась гибелью командира, в которого один сарбоз выстрелил из автомата. Пуля раздробила кость руки офицера и потребовалась его срочная госпитализация. Самого виновника инцидента посадили в "зинданан", где он и просидел до следующего дня, пока пост не был разблокирован силами двух оперативных батальонов, прибывших накануне в Кандагар из северных провинций.
Операцией по разблокировке постов руководил зам командующего царандоя - Алим. Дабы поднять боевой дух у "прикомандированных", он прихватил с собой несколько своих бывших подчиненных из опербата. Алим пошел по "проторенной дорожке" и выдвижение колонны на посты осуществил в ночное время суток. Но в отличие от нашего ночного рейда в январе, его ночная вылазка оказалась менее удачной. О том, что происходило в ту ночь и следующий день в "зеленке", можно было судить по потерям со стороны царандоевцев. В общей сложности погибли шесть военнослужащих, и до полутора десятка получили ранения различной тяжести. Двое раненых позже скончались в военном госпитале. Под жесточайшим обстрелом "духов", Алиму удалось прорваться со своими подчиненными только до седьмого поста. На нем были выгружены все боеприпасы и запасы продовольствия предназначенные, в том числе, для восьмого и девятого постов. Как они потом туда попали, оставалось только догадываться.
По ходу выполнения своей "освободительной" миссии, Алим доставил на посты избирательные бюллетени и переносную урну. В принципе, он этого мог и не делать, поскольку его практически никто не контролировал, и он мог запросто заполнить все бюллетени собственноручно, не выходя из своего кабинета, запихав их потом в ту самую урну. Но Алим был исполнительным воякой, и поэтому сделал все именно так, как ему было поручено партийным руководством провинции. Урна, доверху наполненная заполненными бюллетенями, была доставлена в Кандагар за час до окончания выборов. Пока члены избиркома подсчитывали результаты голосования на семи царандоевских постах второго пояса обороны, доставленные с места боев раненые военнослужащие, размещались в военном госпитале. Там же, из досок от артиллерийских ящиков, сколачивались гробы для солдат, погибших в том жестоком бою.
Жизнь шла своим чередом. Одни в этой обыденности боролись за власть, другие за эту самую власть расплачивались собственными жизнями.
Глава 32. Дружба навеки, или Скатертью дорога.
17 апреля для меня стал весьма примечательным днем, поскольку именно в этот день в Кандагар вернулся Михалыч. Еще накануне из Кабула поступила шифровка, в которой был изложен приказ по Представительству о назначении его старшим оперативным сотрудником Представительства МВД СССР при Управлении царандоя в Кандагаре.
Для меня эта новость была радостной вдвойне. Наконец-то заканчивались мои мучения связанные с затянувшимся пребыванием в должности И.О. По крайней мере, я теперь смогу полноценно заниматься своей непосредственной работой в спецотделе, которую, если честно говорить, за последние месяцы немного подзапустил. Все эти плановые и внеплановые выезды на совещания в Бригаду, участие чуть ли не в еженедельных "джиласах" в губернаторстве, протирание штанов на заседаниях Военного Совета и Совета обороны провинции, мне порядком надоели. Наконец-то я займусь живой работой, связанной с реализацией материалов оперативных разработок. В этом отношении, от меня пользы будет намного больше, нежели быть "смотрящим" в советническом коллективе, своеобразным сдерживающим фактором в весьма непростых взаимоотношениях между самими советниками, а также между ними и подсоветными. И вообще, по всем установленным меркам, я уже третий месяц ходил в "дедах", и мне пора было готовиться к "лежке", так сказать, принимать повышенные меры безопасности по обеспечению сохранности собственной персоны. Все уважающие себя советники-"дембеля" к этому приступали за полгода до окончания срока командировки, а я все бегал по городу и "зеленке", в поисках приключений на свою задницу.
Михалыч прилетел примерно к обеду, и встречать его пришлось мне самому. По стечению обстоятельств на тот момент я находился по делам службы в Бригаде, и на обратном пути заскочил в аэропорт. Обратил внимание, что февральский загар с его лица бесследно исчез. Вот, что значат русские морозы - все отбеливают.
Обнялись, разговорились.
В первый момент Михалыч вел себя несколько смущенно, что было так не естественно для его персоны. Причину такого поведения я понял сразу, как только он начал разговор о своем назначении на должность старшего советника. Не знаю почему, но он посчитал, что я его назначение воспринял как какую-то подставу или "подсидку" с его стороны. Меня это здорово развеселило, и дружески похлопав его по плечу, успокоил его:
- Михалыч, дорогой! Да ты не знаешь как я рад тому, что на эту должность назначили именно тебя, а не прислали какого-нибудь проштрафившегося говнюка из Представительства. Наконец-то и я смогу вплотную заняться своими делами и своими подсоветными. Твое назначение, лично для меня, что гора с плеч. Да ты и сам подумай, ну разве может целый полковник ходить в подчиненных у капитана? Не по уму всё это, и уж тем более, не по совести. Я готов работать под твоим чутким руководством, даже не задумываясь о том, что это хоть как-то повлияет на мой авторитет среди советников и подсоветной стороны. Ведь я же не был официально назначен на должность старшего советника, а стало быть, ничего не потерял. Денег за И.О. мне тоже никто не доплачивал. Так что, успокойся, всё будет "хоккей".
- Ну, спасибо, дорогой, успокоил ты меня,- заулыбался Михалыч. - А то я все думал, как ты отреагируешь на все это, не обидишься ли.
- Да ты что, какие такие обиды. Вместе в одном дерьме купаемся и дальше будем купаться. Тебе сейчас намного трудней придется, поскольку вся эта херь, очень даже скоро начнет подходить к своему логическому завершению. Одно дело нарисоваться здесь, и совсем другое, сверкая пятками улепетывать отсюда "нах хауз". Кто знает, какой еще фортель напоследок выкинут "духи". Да и подсоветная сторона, уже "мурзится" да косится, мол, бросаем мы их на произвол судьбы. Эти тоже могут под "занавес" подсуропить какую-нибудь такую бяку, что мало не покажется.
- Полностью с тобой согласен, - поддакнул Михалыч. - Я сегодня вечерком подробно расскажу, какие на сей счет, веяния в Кабуле происходят. Однозначно, ничего путевого. Как там дома-то дела?
- Да дома дела нормальные. Борщец там тебя сейчас дожидается. Из свежей свининки, да со сметанкой. Олег кошеварил.
- Во-о, класс! А то я с этим перелетом со вчерашнего вечера ничего не жрамши. Пару "Марусек" вот везу, а жрачки, ну совсем ни какой. Все, что было из московской закуси, всё с мужиками в "Беркуте" оприходовали, пока своего вылета дожидался. Так что уж, не обессудьте.
- "Маруськи" это хорошо. У нас, кстати, со "шнапсом" пока небольшая напряженка. Бражку поставили совсем недавно, спасибо за то командующему, который накатил мешок сахара, но она еще до конца не выбродила. Духан сейчас около виллы стоит - капитальный. А насчет того, что пожрать, можешь не беспокоиться. Несколько дней тому назад мужики из Бригады нам свиную ляжку презентовали. Вот и изгаляемся теперь по полной программе, пока мяса навалом. Специально на ночь свой движок запускали, чтобы хорошенько его проморозить. А то с нашим общим электричеством, которое то потухнет, то погаснет, оно бы уже на следующий день протухло.
Пока добирались до городка, говорили о чем угодно, но только не о делах. Михалыч рассказал о том, что творится в Союзе, какие новые веяния происходят в нашем родном министерстве и как все это может отразиться на нашей дальнейшей судьбе. Он подробно описал, как накануне Международного женского дня сподобился в своем Курске пойти за водкой в ближайший магазин, и как там едва не пострадал в драке, которую затеяли стоящие в очереди люди. До чего народ дошел, за бутылку водки готовы друг другу глотки перегрызть. И все этот пресловутый "сухой закон", что "Горбач" ввел в стране. Милое дело Афган, ни тебе очередей, ни тебе дефицита спиртных напитков. Всего навалом. Плати пайсу, и забирай, сколько сможешь унести с собой. Главное, не спиться окончательно.
Уже когда подъезжали к городку, в нашу "таблетку" едва не врезался ехавший нам навстречу БТР с сидящими на нем советскими военнослужащими. Я успел только заметить, что на броне лежал человек с перебинтованной головой. Наверняка опять на "Черной площади" был бой с "духами", и теперь этого раненого солдата, а может быть и офицера, срочно доставляли в госпиталь.
Михалыч горько ухмыльнувшись, заметил:
- Ну, вот, я и в Кандагаре.
А вечером были посиделки в "Ленинской комнате", и Михалыч рассказывал о том, что новенького слышно в Кабуле о нашей дальнейшей судьбе.
Незадолго до его возвращения в Кандагар, в Ташкенте произошла встреча руководства СССР и Афганистана. Наджибулла выступавший в качестве законно избранного Президента Респупбики Афганистан, с первых минут встречи начал клянчить у Горбачева увеличения поставок вооружения и боеприпасов. Мотивировал он это тем, что после ухода из Афганистана советских воинских подразделений, основная нагрузка по обеспечению порядка в стране ляжет на плечи афганских силовых структур. На той встрече от советской стороны присутствовал генерал Варенников, который заявил, что такая поставка вооружений осуществлена в достаточной мере, и кроме этого, уходящие из Афганистана советские войска, основную часть хранящихся там боеприпасов и часть вооружения, оставят афганским коллегам. Так что, на сей счет рафик Президент может не беспокоиться. Генерал привел конкретный пример о первых шести полках, что будут выведены из Афганистана в середине мая. Практически все боеприпасы и часть вооружения командование этих подразделений передало по акту афганским военным, и возвращаться на Родину будут "налегке".
Видя, что с этим вопросом ничего не светит, Наджиб зашел с другой стороны. На этот раз он попросил оставить в Афганистане хотя бы минимальное количество советников силовых структур, которые могли бы и дальше передавать свой опыт афганцам. Но и эта просьба была вежливо отклонена. Наджибу мягко намекнули, что за почти десятилетний срок советники силовых структур СССР обучили и натаскали достаточное количество афганских специалистов, чтобы об этой проблеме не думать вообще. Правильно ли эти специалисты используются на местах, это уже второй вопрос, который в компетенцию представителей советского государства не входит.
Наджиб попытался, было, сказать что-то в свое оправдание, но Варенников с присущей ему прямотой задал единственный вопрос, насчет того, смогут ли афганские власти гарантировать безопасное пребывание в их стране советских советников. Наджиб стопроцентных гарантий дать не мог, поскольку ручаться за весь свой народ, он не имел морального права. А коли так, то вопрос об оставлении советников в Афганистане, после ухода оттуда советского военного контингента, снялся сам по себе.
После выступления с обзорной информацией, Михалыч сообщил присутствующим две новости. Одна, как и водится в таких случаях, была хорошей, а вторая не совсем. Наконец-то наше кабульское начальство разродилось со сроками вывода советнического аппарата из Кандагара. Это, весьма приятное для нас мероприятие, было запланировано на первую половину предстоящего лета, а точнее сказать, на конец июня. Вторая новость сразу же повергла в уныние двух переводчиков - майских "дембелей". Срок их командировки продлевался на неопределенное время, но, скорее всего, они уедут из Кандагара вместе со всеми, а стало быть, перехаживать им придется не меньше полутора месяцев. Михалыч "утешил" их тем, что денег за "сверхурочную" работу, им вполне хватит на то, чтобы прикупить побольше бакшишей.
А чуть позже, тринадцатая вилла "гудела" по поводу возвращения Михалыча.
Тары-бары, растабары. Покатываясь от смеха, Михалыч рассказал, как в аэропорту "Шереметьево-2" какой-то молодой таможенник пристал к нему с вопросом, мол, не везет ли тот оружие или наркотики, на что он не без издёвки ответил:
- Честное слово, везу крупнокалиберный пистолет, который я сейчас прячу у себя между ног. И наркотик есть, но он сейчас не при мне. Вон он, а точнее она, стоит за перегородкой, одна только макушка виднеется. Щас, как только доберусь до него, до "наркотика" моего, обязательно много, много раз уколюсь.
Хорошо хоть у таможенника было все нормально с чувством юмора, сразу сообразил, что это Михалыч так шутит. Другой бы заставил его снять штаны, и показывать тот самый "крупнокалиберный пистолет".
Тот вечер мы провели весело и насмеялись до упада, слушая совершенно свежие анекдоты, привезенные Михалычем из Союза. А он, видно изрядно изголодавшись за отпуск по картежной игре, рьяно засел за расписывание пулек "Кинга". Мы, естественно, составили ему компанию, в связи с чем, спать улеглись далеко за полночь.
Все последующие дни Михалыч только и делал, что мотался вместе со мной по всему городу, принимая беспокойное царандоевское хозяйство. Хотя, слово "принимал" в этом случае не совсем уместно, поскольку он все эти царандоевские посты и строевые подразделения знал не хуже меня еще в бытность его работы советником по безопасности. Но, формальность надо было соблюсти, а заодно представить всем руководителям новоиспеченного старшего советника.
Единственное куда мы так и не поехали, да у нас и не было на то никакого желания, так это на посты второго пояса обороны. Там дела обстояли совсем плохо. Машин для доставки туда боеприпасов и продуктов питания в царандое практически не осталось. Все, что до этого имелось в резерве, было подорвано или сожжено "духами" на подъездах к тем постам. Зачастую вместе с перевозимым грузом. Максимум что могло себе позволить царандоевское начальство, так это доставлять груз до четвертого поста, а потом сарбозы перетаскивали его на дальние посты. Тяжелая, и весьма опасная работа, поскольку "духовские" снайпера объявили охоту, в буквальном смысле этого слова, за каждым военнослужащим. Вывезти трупы убитых солдат тоже не было никакой возможности, и их хоронили там же, рядом с постами. Психологический климат среди личного состава был на гране срыва. Многие военнослужащие, поддавшись агитации со стороны "духов", самовольно покидали посты и исчезали в "зеленке". Что с ними было потом, никто толком не знал, но, судя по всему, их дальнейшая жизнь была весьма не долгой. Если "духи" их оставляли в живых, то это вовсе не означало, что они тем самым получали от них сохранную грамоту от шуравийских бомб и снарядов. Тем, кто намеревался просто дезертировать и уехать к себе домой, сначала нужно было умудриться выскочить из "зеленки" не подорвавшись на противопехотных минах, коих там было не меряно. Кого-то чуть позже вылавливали в городе или на многочисленных блокпостах на дорогах, и они на долгие годы становились узниками Мабаса.
А между тем, и в самом городе и в советническом городке происходили события, которые к войне не имели никакого отношения.
После "зимней спячки" было решено реанимировать наш общий бассейн. На улице уже стояла невыносимая жара, и купание в прохладной воде для нас было, пожалуй, единственным удовольствием вялотекущего бытия. Почти два дня мы очищали бассейн от накопившегося в нем за зиму мусора, отмывали стены, и дно бассейна от пыли и засохшей грязи. Зато как приятно было видеть, как ближе к вечеру 20 апреля из брошенных в него шлангов хлынула чистая, холодная вода, поступающая из глубокой скважины. В ту ночь дизель-генератор у городка, тарабанил не выключаясь ни на минуту, и к утру бассейн был доверху заполнен водой. Кое-кто из смельчаков выбежавших на утренний моцион, решили искупаться в чистой воде. Но не успевали они прыгнуть в бассейн, как тут же, пулей выскакивали из него обратно. Вода была настолько холодной, что даже наши доморощенные "моржи" не выдерживали в ней и нескольких секунд.
Это уже позже, когда из-за хребта выглянуло солнце и своими лучами начало прогревать всю округу, температура в бассейне начала потихоньку подниматься. Для того чтобы вода простояла свежей хотя бы с неделю, а не "зацвела" через пару - тройку дней, как это было в прошлом году, в бассейн вбухали почти ведро хлорной извести, предварительно разведя её небольшим количеством воды.
Когда мы в обед вернулись с работы, вокруг бассейна толпились практически все жители городка, яркое свидетельство тому, что купальный сезон в "Компайне" открылся. Купание так бы и продолжалось до самой ночи, но "духи", словно прослышав о нашей маленькой радости, выпустили по городку парочку эрэсов, и всех отдыхающих словно ветром сдуло от бассейна. Уже ближе к ночи, когда "духи" после последнего намаза редко обстреливали городок, возле бассейна опять образовалась толчея. Военные советники притащили с собой столик и стулья, и прямо у бассейна устроили гужбан. Жизнь продолжалась.
А в Кандагаре тоже стали происходить знаковые события.
Еще в конце марта недалеко от советского поста "Пули-Тарнак" прямо посреди безжизненной степи, буквально на глазах вырос компактный асфальтовый завод. Его ярко-желтые конструкции здорово контрастировали на фоне голубого афганского неба. А в апреле приехали наладчики из города-побратима - Алма-Ата, и завод ожил. Задымила труба завода, а сам завод начал выдавать "на гора" горячую асфальтовую смесь.
По замыслу советского партийного и военного руководства, еще до начала вывода войск из провинции, разбитая донельзя "бетонка" от аэропорта до "Нагаханского" поворота, должна была одеться в новый асфальт. Таким образом, автоматически решался вопрос обеспечения безопасности при прохождении автоколонн выводимой из Афганистана военной техники с вывозимым имуществом и вооружением. Естественно, что такой дружественный шаг Советского Союза был преподнесен афганской стороне как акт доброй воли, чтобы те не шибко обижались на шурави за дороги, разбитые ими до неузнаваемости за годы войны.
Согласно разработанному графику реконструкции дорожного полотна, первые метры нового асфальта должны были лечь на исходном рубеже - на "Майдане". Но на деле все поручилось совершенно иначе. По просьбе партийного руководства провинции асфальт стали укладывать на одной из центральных улиц города. То был примерно километровый участок дороги, на котором за период войны не было обнаружено практически ни одной противотанковой мины. Да и невозможно их там было установить, поскольку это был наиболее сохранившийся участок дороги. Однако, реконструкция именно этого участка дороги в центре города, для кандагарского чиновничества была неким карт-бланшем перед горожанами в связи с предстоящим десятилетним юбилеем Саурской революции.
Несколькими военно-транспортными самолетами из Казахстана были доставлены новенькие дорожные машины, такого же ярко-желтого цвета, как и сам асфальтовый завод. Дабы местное жулье не поснимало с них дефицитные детали, было принято решение оставлять их на ночь под охрану царандоевцев во внутреннем дворе губернаторства.
Ежедневно, после проверки советскими саперами участка дороги от поста "Пули-Тарнак" до центра города, в город шел нескончаемый поток самосвалов с дымящейся асфальтовой смесью, и буквально за неделю этот километровый участок дороги был полностью восстановлен. Язвительные кандагарские острословы мгновенно прозвали его: "Дружба навеки, или Скатертью дорога". Таким образом, афганцы намекали советским военным, чтобы те побыстрее уматывали из города.
Как только улица была заасфальтирована, работу строителей приехал принимать сам Варенников. С видом большого знатока дорожного строительства, он ходил по совершенно новому асфальтобетонному покрытию дороги, зачем-то трогал его рукой и пытался продавить каблуком своих форменных туфель. Наверно проверял на прочность, или ещё чего. После этого он пообщался с зеваками, которые наблюдали за ним со стороны. Через переводчика поинтересовался у них о том, как они воспринимают тот факт, что у них в Кандагаре теперь будет совершенно новая дорога. Один шустрый дукандор, скорее всего из "подставных", выразительно зацокав языком, стал расхваливать новую дорогу. Вся его похвальба свелась к тому, что после ремонта дороги теперь дорожной пыли от проезжающих автомашин у его дукана будет намного меньше. Словно надсмехаясь над его словами, порыв ветра подхватил с обочины дороги придорожную пыль, хлестанув ею в лицо льстеца, а заодно генерала и его свиты. Данное обстоятельство несколько озадачило генерала, и протирая запыленные глаза носовым платком, он порекомендовал местным жителям почаще поливать обочины дороги водой из придорожного арыка, как обычно поступают все дукандоры поливающие пыльную землю возле своих лавок.
Завершая свой визит, Варенников сообщил присутствующим, что буквально на следующий день советские солдаты вдоль обновленной дороги высадят саженцы хвойных деревьев. Эти деревья будут своеобразным символом доброй воли советского народа по отношению к дружественному Афганистану. Стоявший рядом с генералом зам губернатора, хитро улыбаясь, беспрестанно кивал головой в знак согласия со словами генерала. Что в тот момент у него было на уме, оставалось только догадываться.
Буквально на следующий день Варенников выполнил свое обещание. Специальным бортом из Казахстана привезли около двухсот сосенок. Под усиленной охраной десантников саженцы доставили в Кандагар, и до полусотни советских военнослужащих в течение двух часов ломами и лопатами крошили каменистый грунт, выдалбливая в нем необходимое количество лунок. Любопытствующие прохожие смотрели со стороны на их "сизифов" труд, и, посмеиваясь над шурави, отпускали в их сторону едкие реплики. Только "дивана" будет сажать деревья в это время года. Безжалостное солнце иссушит нежные иголки молодых деревцев еще до того, как они успеют пустить корни в бесплодную землю.
Но солдаты, не обращая на афганцев никакого внимания, продолжали долбить твердый грунт. Когда лунки были полностью выкопаны, в них перекочевали саженцы. Еще немного времени и, извлеченная до этого каменисто-земляная смесь, навсегда укрыла корни деревьев. В довершение всему мимо вновь образовавшейся аллеи проехала армейская водовозка, и стоящий на подножке её кабины прапорщик, залил в каждую лунку воду из шланга. Хотя, это можно было сделать более простым способом, не прибегая к использованию технических средств. Арык, вон он, в трех метрах от деревьев, бери ведро и поливай их сколько душе угодно.
Уже на следующий день в лунках не осталось и следа полива. Жаркое солнце сделало свое дело. А спустя неделю, оно также безжалостно расправилось и с самими деревьями. Их никто так и не удосужился поливать, и они просто-напросто засохли. Длинные иголочки сначала пожелтели, а потом осыпались на землю. Корявые стволы саженцев еще с неделю торчали из земли, но и они потом вдруг в одночасье исчезли. Видимо отыскался какой-нибудь шустрый пекарь, нашедший им более достойное применение в печи своего тандыра.
Продолжение следует...
Свежие комментарии